— Знаешь, — сказал Паркинс, — будь я одним из нью-йоркскихдетективов из телевизора, я б подумал, тебе есть что скрывать — так ты вокругмоих вопросов польку вытанцовываешь.

— Скрывать мне нечего, — ответил Бен. — Просто устал быть вгороде чужаком, в которого тычут пальцем, а стоит появиться в библиотеке, всепринимаются толкать друг дружку локтем в бок. Теперь с обычной песенкойявляетесь вы — тоже мне янки-коммивояжер, — чтобы выяснить, нет ли в моем шкафускальпа Ральфи Глика.

— Нет, так я не думал, вовсе нет. — Паркинс взглянул на Бенаповерх сигареты и его глаза посуровели. — Пытаюсь тебя отсечь, вот и все. Кабымне взбрело в голову, что ты имеешь хоть какое-то отношение хоть к чему-то,сидел бы ты в кутузке.

— Ладно, — сказал Бен. — Я ушел от Нортонов около четвертивосьмого. И пешочком прогулялся до Школьного холма. Когда стало слишком темно,чтобы видеть, я вернулся сюда, поработал пару часов и лег спать.

— Во сколько ты сюда вернулся?

— По-моему, в четверть девятого. Что-то около того.

— Ну, это отмывает тебя меньше, чем мне хотелось бы. Виделкого?

— Нет, — ответил Бен. — Никого.

Паркинс уклончиво крякнул и прошел к пишущей машинке.

— О чем пишешь?

— Не вашего ума дело, — сказал Бен и его тон сталнепроницаемым. — Скажу спасибо, если не будете лезть туда ни руками, ниглазами. Если только, конечно, у вас нет ордера.

— Больно ты обидчивый для человека, который пишет книжки,чтобы их читали.

— Вот пройдет моя писанина через три черновика, редакторскуюправку, окончательный набор и печать — я лично прослежу, чтобы вы получиличетыре экземпляра. С автографом. А пока эти бумаги относятся к разряду личных.

Паркинс улыбнулся и отошел.

— Годится. Хотя все равно мне чертовски сомнительно, что там— подписанное признание.

Бен вернул улыбку.

— Марк Твен сказал: роман — признание во всем человека,который так ничего и не совершил.

Паркинс выпустил струю дыма и пошел к двери.

— Не стану больше капать на ваш коврик, мистер Мирс. Хочусказать спасибо, что потратили на меня время… И просто для памяти: думаю, выэтого парнишку, Глика, и в глаза не видели. Но такая уж у меня работа —расспрашивать про всякую хренотень.

Бен кивнул.

— Понятно.

— И надо бы вам знать, как оно в городках вроде СалимоваУдела, или Милбриджа, или Гилфорда, или в любом ссаном «бурге». Пока непроживешь в городке лет двадцать, все будешь чужаком

— Знаю.

— Извините, если фыркнул на вас. Но после того, как неделюищешь и ни шиша не находишь…

Бен потряс головой.

— Да, — согласился Паркинс. — Для матери беда. Страшнаябеда. Вы поосторожней.

— Конечно, — сказал Бен.

— Не обиделись?

— Нет. — Он помолчал. — Скажете мне одну вещь?

— Коли смогу.

— Где вы взяли эту книжку? Честно?

Паркинс Джиллеспи улыбнулся.

— Ну, есть в Камберленде один малый, держит сарай дляподержанной мебели. Такой неженка, по фамилии Гендрон. Продает мягкие книжки подесять центов за штуку. Таких у него было пять.

Бен запрокинул голову и расхохотался, а Паркинс Джиллеспивышел, улыбаясь и попыхивая сигаретой. Бен подошел к окну и смотрел, пока неувидел, как констебль появился на улице и перешел дорогу, осторожно ступаячерными галошами, чтобы не угодить в лужу.

10

До того, как постучаться, Паркинс на минуту остановился,чтобы заглянуть в витрину нового магазина. Когда здесь помещалась ДеревенскаяЛохань, человек, заглянувший в это окно, увидел бы только множество толстых бабв бигуди, которые добавляли отбеливатель или вытаскивали из приделанной к стенемашины чистое белье, и все они чуть ли не поголовно жевали резинку — ни дать нивзять коровы с пастью, полной жвачки. Однако вчера и почти весь день сегоднятут простоял грузовик портлендского художника-оформителя, так что магазинвыглядел сильно изменившимся. На витрину взгромоздили платформу, укрытуюобразчиком толстого узловатого ковра светло-зеленого цвета. Наверху параневидимых с улицы прожекторов заливала мягким светом три расставленных ввитрине предмета, выделяя их: часы, прялку и старомодный кабинет черешневогодерева. Перед каждым предметом стояла небольшая подставка, на подставке —ярлычок с разумной ценой… Да Господи, неужто найдется человек, который вздравом уме выложит шесть сотен за прялку, коли можно съездить в центр, в«Вэлью-хаус», и за сорок восемь долларов девяносто пять центов купить «Зингер»?

Паркинс вздохнул, подошел к двери и постучал.

Не прошло и секунды, как та открылась, будто новый мужикпрятался за ней, поджидая, чтобы Паркинс подошел.

— Инспектор! — еле заметно улыбаясь, сказал Стрейкер. — Какхорошо, что вы заглянули.

— Наверное, просто констебль, по старинке, — сказал Паркинс,закурил «Пэлл Мэлл» и небрежно вошел. — Паркинс Джиллеспи, приятнопознакомиться.

Он сунул Стрейкеру ладонь. Ладонь ухватили, легонько сжалипальцами, показавшимися на ощупь ненормально сильными и очень сухими, потомвыпустили.

— Ричард Трокетт Стрейкер, — сообщил лысый мужчина.

— Я догадался, — сказал Паркинс, оглядываясь по сторонам.

Весь магазин был застлан и отдан во власть маляров. Запахсвежей краски был приятным, но сквозь него словно бы пробивался какой-то другойнеприятный запашок. Его Паркинс распознать не сумел. Он снова переключилвнимание на Стрейкера.

— Чем могу быть полезен в такой прекрасный день? —поинтересовался тот.

Паркинс обратил свой мягкий взгляд за окно, гдебезостановочно лил дождь.

— Да, по-моему, ничем. Просто заскочил узнать, как дела.Более или менее сказать вам «добро пожаловать в город» и пожелать удачи.

— Какая чуткость. Хотите кофе? Чуточку шерри? Там внутри уменя есть и то, и другое.

— Нет, спасибо, задерживаться не могу. Мистер Барлоу тут?

— Мистер Барлоу в Нью-Йорке на закупках. До десятого октября— самое раннее — я его не жду.

— Стало быть, откроетесь без него, — сказал Паркинс, думая,что, если цены на витрине хоть о чем-то говорят, вряд ли у Стрейкера не будетотбою от покупателей. — Кстати, а звать Барлоу? Снова явилась тонкая, каклезвие, улыбка Стрейкера.